Биографическая справка

Родился в 1938 году.

Народный художник России (2000).

Член ВТОО «Союз Художников России».

Член живописной комиссии Союза художников России.

Член Московского Товарищества живописцев (МСХ).

Диплом Академии художеств СССР.

Победитель конкурса эмблемы и значка Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве (1957).

Победитель конкурса росписи Храма Христа Спасителя в соавторстве с сыном (1997).

Медаль в честь 850-летия Москвы (1998).

Серебряная медаль на международной выставке в Карачи (Пакистан) (1961).

Золотая медаль Российской академии художеств (2009).

Медаль МСХа «За заслуги в развитии изобразительного искусства» (2009).

В 1950-57 гг. учился в МСХШ при Академии художеств. В 1963 году окончил Московский государственный академический художественный институт им. В. И. Сурикова.

Участник московских, всероссийских и международных выставок.

Работы находятся в музеях и частных собраниях в России и за рубежом.

Это был государственный большой проект, и он, кстати, не доведён до конца. Большая территория до Петровского парка должна была быть в ведении искусства и городка художников. Даже те немногочисленные мемориальные доски, которые висят на наших домах, они носят известные всему миру имена: Герасимов, Пластов, Пименов, известный скульптор Матвеев, Нисский Георгий Григорьевич. Можно перечислять очень много художников. Со многими я был знаком и в институте, и после института, когда я поселился здесь на Масловке. Эти мастера для меня – живые люди, учителя, у которых я перенимал опыт, с которыми делал свои первые творческие шаги. Мне кажется, что сегодняшнее такое отношение, хотя мне не очень хочется начинать разговор с жалоб, но во всяком случае сегодня отношение государства к художникам несколько прохладное, что не сказать больше.

Мы видим, что государство тратит много времени, средств и усилий на восстановление театров, строительство новых театров, я уж не говорю про стадионы… Рядом метро Динамо и стадион, про который все знают. Конечно, спорт – замечательная вещь, футбол – замечательная вещь. Но, всё-таки, мне кажется, в том же Париже Монмартр более известен, чем какой-нибудь стадион, на котором прекрасные команды играют в футбол. По этому поводу у меня, так сказать, личная обида и за художников, что их не знают и мало обращают внимания. Хотя мне кажется, что как раз изобразительное искусство и работа писателей менее всего затратна: писателю достаточно купить бумагу и карандаш, и он может начать писать – ничто не мешает ему создать шедевр. По существу и художнику тоже: он покупает краску, кисти, холсты и на пустом месте он создаёт своё произведение. Ему не нужно больших киностудий, большого оборудования. Немного надо уделять ему внимания. Но всё-таки без государственного участия это невозможно. Хочу вернуться к тому поводу, по которому мы здесь собрались, что мы хотели обсудить. Я думаю, что моя личная обида не влияет на то, что многие талантливые художники, и мои сверстники, и старшее поколение, и молодое поколение, которые работают не только на Масловке, но вообще в Москве, продолжают своё большое дело. Но, видимо, специфика изобразительного искусства такова, что оно не так популярно, как какие-то другие виды искусства. Актёров всех узнают в лицо, а художников мало знают. А те мемориальные доски свидетельствуют о том, что весь XX век Третьяковской галереи – это всё художники, которые работали на Масловке, и в других мастерских Москвы. Не случайно возникло в среде художников желание обрести храм преподобного Андрея Рублёва. Это совершенно не случайно.

В советское время об этом говорить было сложно. Всё русское искусство, то, что собирал Павел Михайлович Третьяков и что мы можем увидеть в Третьяковке, хотя это всё совершенно разные художники, но всё-таки… чем-то русское искусство отличается, скажем, от китайского искусства, от итальянского, от европейского, немецкого искусства, в чём-то великолепного. И надо сказать, что русское искусство, скорее всего, младше европейских культур (я имею в виду светское, конечно, искусство). Я думал: по какому принципу Павел Михайлович Третьяков делает коллекцию? Это всё разные художники, по-разному относящиеся друг к другу, к искусству, с совершенно разными языками, разных национальностей… Но что их делает русскими художниками? Мне кажется, русское искусство – это искусство православного мировосприятия. Я пришёл к такому мнению. По-разному разные художники это проявляют. Но это делает русское искусство узнаваемым в лицо. Мы не задумывались об этом, когда детьми приходили, или нас приводили учителя в Третьяковскую галерею, да и сейчас без страха можно идти в старую Третьяковскую галерею, я имею в виду ту часть, которую собирал Павел Михайлович Третьяков, и каждый получит какое-то ощущение от посещения Третьяковки. Если его с чем сравнивать, то, может быть, с посещением храма. Потому что происходит какое-то очищение, встреча с чем-то замечательным, хотя это и светское искусство, а не только писание икон. И здесь вот надо иметь представление о том, что есть светское искусство – это художники чисто академического воспитания, как я его часто называю, консерваторского образования. Иконопись – это, конечно, нечто иное, и я думаю, что лучше всего это сформулировал Павел Флоренский. Он сказал, что икона – это взгляд из горнего в мира в наш, а светское искусство – взгляд из нашего мира в горний.

Встречные пути. Я не хочу вдаваться в утилитарные вещи нашего быта, но, тем не менее, они принципиально отличается. Мы сейчас точно и не знаем, в каком мы мире живём, в капиталистическом, или нет, но, во всяком случае, даже та земля, на которой были построены государством мастерские – мы это должны всё содержать и оплачивать. Это оказалось очень сложным для многих творческих союзов, а я знаю жизнь художников по России, и в первую очередь для московского, потому что жизнь в Москве стала очень дорогой.

Я москвич, оглядываюсь назад, вспоминаю… всё стало значительно сложнее, и нашему московскому Союзу художников очень сложно содержать эти мастерские. Долгое время держим оборону, чтобы как-то отстоять наши мастерские. Раньше у нас был художественный фонд. Работы предоставлялись нам от государственных организаций, мы исполняли социальный заказ, и незначительный процент отчислений от этих работ шёл в наш художественный фонд, общую копилку. И это позволяло нам строить мастерские помимо Масловки в Москве, содержать эти мастерские, ремонтировать, и так далее. А сегодня мы оказались в очень сложных жизненных условиях, когда мы сами должны это хозяйственное дело вести. И к кому, как не к Богу обратиться, чтобы найти помощь? Кто-то стал выезжать за границу, искать какие-то частные способы, зависеть от благодетелей, случайных, безусловно. А союз творческий, профессиональный, он существовал на выставкомах, на советах, потому что все работы и социальный заказ принимали профессионалы.

Когда профессиональные вещи потеряли смысл в социальной жизни, то получилось, что люди самодеятельные, которые на улице готовы в подземном переходе что-то делать, то есть непрофессиональные люди, любители, получили явное преимущество. Они начали свободно получать какие-то деньги, вместо творческой организации, которая несёт перед государством определённую ответственность. Создалось у людей ощущение, что художники – это люди, которые сидят на Арбате, зарабатывают деньги, попивают виски, у них есть доллары…

Это совершенно неправильное представление. Всё-таки должно быть строгое образование, а я настаиваю на консерваторском, и это не только Суриковский институт, в котором я учился, но и Строгановский, полиграфическое училище, и во ВГИКе художники. Многие вузы, в которых обучались художники, где преемственность и школа существовала, они оказались в очень сложных условиях. Обращаясь к каким-то высшим силам за помощью, мы поняли, что нам надо в этих отчаянных, может быть, условиях – мы чуть не потеряли эти мастерские, и сейчас мы продолжаем без помощи, сами оплачивать – искать контакт с новой жизнью, выстраивать отношения с государством. Мы предлагали художественные курсы, школы, галереи. Здесь у нас в округе есть трамвайное депо, трамваи уже здесь не ходят, хотя всегда здесь ходили… Депо – своеобразный памятник индустриальной архитектуры. Лет двадцать назад мы ходили к московским властям с Андреем Петровичем Горским из старшего поколения художников, который и ныне здравствует, хлопотали, чтобы нам отдали это депо, чтобы государство его использовало. И, таким образом, городок художников бы расширялся. Тот самый Монмартр, культурная среда.

Я помню, когда община образовалась, мы выбрали старостой нашу замечательную Лидию Яковлевну Таёжную. Она и по сей день несёт на своих не самых широких плечах эту нагрузку, обузу. Мы всё время собираемся у неё и её мужа, художника Григория Викторовича Таёжного, моего хорошего товарища. Собираемся, и все наши успехи и огорчения по этому поводу мы делим в этой общине.

С появлением отца Владимира мы почувствовали себя под защитой, под покровом, под руководством. Мы собираемся и в храме в Петровском парке этой общиной, видим, как увеличивается количество людей, которым это очень интересно. Успехи наши пока теоретического плана, потому что надо было сделать проект. Появился проект, мы его обсуждали. С помощью современной аппаратуры построили этот храм на месте. Он несколько видоизменялся, архитектор учитывала наши пожелания. Это картинка настолько реально стала представляться не только художникам, но и просто людям, которые живут рядом, приходят в храм. Мы не только уже публично обсуждали наше желание этот храм построить, но и показывали этот проект на фоне наших небольших скромных выставок. Очень интересный момент обсуждения храма. Я как-то об этом не думал. Мне казалось, ведь каждый сам по себе судит, что все безусловно, бескомпромиссно, со всей душой несутся к этому. Но, оказалось, в Москве это не так всё просто. Надо сказать, что мы попали в программу «200 храмов», типовых, которые должны возникнуть, быть построены в Москве.

Но всё-таки у нас не типовой, а индивидуальный проект. Когда мы на большом обсуждении, при большом количестве москвичей, жителей нашего района встретились, то, оказалось, что в целом ряде мест не все приветствуют появление храма. Кому-то кажется, что колокольный звон будет их беспокоить, мешать. Появится много народа. Лучше, может быть, там стоянку для автомобилей построить, спортивную площадку… Это меня удивило. Эти страсти так кипят в целом ряде районов, что там пишут письма и возражают. Меня порадовало, что те, кто живёт у нас на Верхней Масловке, приходили на обсуждения, а это было не один раз, мы голосовали, собирали подписи, совершенно демократично и добровольно, приходили с детьми, пожилые люди, люди разных профессий. Тут у нас завод, который не очень заметен в жилых домах, затерялся в новостройках. Но это серьёзный заводской коллектив, технические сотрудники. Они страстно поддержали нас. И это было очень приятно. И это самое дорогое, что народ очень хочет. Мы встречались с Владимиром Ресиным, который курирует программу «200 храмов», он приехал к нам посмотреть. Он человек очень профессиональный, строгий специалист. Его интересуют всякие технические вещи, которые мы стараемся не видеть, не замечать, но в них-то вся проблема. Не буду углубляться в технические вещи, они мне не очень близки, и я этого не знаю. Знаю, что это действительно довольно сложно. Вот эти наши 10 лет, которые мы прошли нашей общиной, совместно с добровольными помощниками, а добровольные помощники возникают тут же, меня это радует, это видно не только в пасхальные дни или на Крещение, я вижу энтузиазм. Может быть, в меру своего возраста, оглядываясь назад, кажется, что прошлое было слаще, интереснее, хотя это было, может быть, пионерское прошлое, и есть, о чём сожалеть. Но всё-таки в новой жизни видишь много огорчительного, и среди этого радует всё, что связано с нашим храмом, с этим энтузиазмом, с этим объединяющим моментом, когда разные возрасты, разные национальности, люди с разным образованием, с разными социальными возможностями, люди объединяются вот в этом.

Возвращаясь к тому, о чём я говорил, к коллекции русской живописи Павла Михайловича Третьякова – это русское искусство православного мировосприятия. Я не хочу кого-то в жёсткие рамки загонять, это абсолютно добровольное дело, но мне кажется, путь любви и добра, наверное, только около храма может быть. Я в этом убедился, поскольку мы с семьёй, хоть и москвичи, но уже больше 30 лет, добрую половину года, проводим в древнем Борисоглебе. Это Ярославская область, рядом с Ростовом Великим. И там мы тоже наблюдаем это преобразование. Мы туда с удовольствием из Москвы шумной убежали. Знаете, в провинции как-то уютнее, с садами, с огородами, на земле с чистыми речками, с лесами, с такими незамысловатыми вещами, и скромным бытом провинциальной жизни в России. Провинция меньше меняется. Это в Москве вдруг стали все на мерседесах ездить, и вдруг не перейти улицу, и вдруг как-то новая жизнь проявилась и новые цены. Провинция, слава Богу, как-то мягче реагирует на это. Эта жизнь позволяет нам творчество, а мы инстинктивно нашли это убежище, но и там меняется, потому что Борисоглеб известен своим древним монастырём. Этот древний монастырь сыграл огромную роль в жизни русского государства и в смутные времена. Он был построен по благословению преподобного Сергия Радонежского. Кстати говоря, он рядом с Ростовом родился. И он благословил монахов Фёдора и Павла на строительство Борисоглебского монастыря. Судьба монастыря была драматична в советское время. В 20-е годы монахам пришлось покинуть эту обитель. С тех пор монастырь, наверное, до 89 года функционально использовался – то жили какие-то люди, то почта была. Но надо сказать, что там был филиал Ростовского музея, скромный Борисоглебский музей, и работники этого музея внесли большую лепту по сохранению того, что можно было сберечь. И у нас на глазах, да и мы принимали в этом участие, сначала храм Бориса и Глеба открылся для местного населения. И, знаете, местное население не сразу хлынуло. Всё-таки атеистическое время… Меня это удивило тоже, потому что мне кажется, что местное население, женщины особенно, должны были сразу же, как только двери распахнутся… нет, не сразу повернулся народ. В основном, старшее поколение, бабушки, я помню. Значит, они сохранили эту нить, они сохраняли свою веру, и монастырь вернулся к монахам. Рядышком музей продолжает существовать, он тоже освободит со временем помещение. Вот так вот мы оказались в Борисоглебе, вот в этой православной жизни. Я хочу сказать, что для художника, а я говорил, что всё-таки мы светские художники, не значит, что вот взял художник, написал икону. Художник может нарисовать и пейзаж, и натюрморт, и портрет, но всё-таки икона это молитва. Это нечто другое. Здесь мы шли за своим сыном. Потому что мы его и крестили там, в Борисоглебе, и следом за ним и мы из нашего пионерского детства пришли к Православию. Поэтому Антон, а он уже человек взрослый, у него уже дочка заканчивает Суриковский институт, он у нас духовный лидер в семье. Как это ни удивительно. И, конечно, мы всей душой стремимся к тому, чтобы здесь у нас, в городке художников появился храм преподобного Андрея Рублёва.

– Я надеюсь, через год мы соберёмся, и ситуация уже будет значительно другой.

– Я верю.

– Я надеюсь, что будем встречаться и с Вами, и с другими художниками на Масловке, потому что хочется поговорить и об истории этого района, и о творчестве. Мы сегодня не коснулись картин, не показали. Но, я думаю, что это будут другие встречи.

– Будет продолжение.

– Есть сайт художников Масловки. Я очень его полюбил, стал постоянным посетителем. Там очень много чего интересного. Я надеюсь, что и другие, наши прихожане, и не только прихожане, будут интересоваться творчеством наших художников, в том числе и с Масловки.

– Там имена ушедших художников. Это намоленное место. Я думаю, что жителей Москвы ждёт открытие городка художников.

– Да. У меня это открытие состоялось в этом году. И я всем желаю, чтобы у них это открытие тоже состоялось.

– Я в это верю.

– Будем надеяться, что будем регулярно встречаться и с Вами, и с другими художниками Масловки.

– Да. Разных поколений.

– Посещать выставки, кстати. Я в этом ушедшем году побывал на нескольких выставках, последняя была Марины Чулович, я с детьми ходил. Это замечательно. Надо видеть картины. Пересказывать сложно. Но очень тёплое ощущение от общения и с самим автором, и от картин.

– Я ещё хотел обратиться к зрителям. Дорогие друзья! Любите изобразительное искусство!