Екатерина:

Саша очень скромный был. Когда он узнал про интервью, первая реакция его была: «Что это, зачем это? Что я буду про себя рассказывать? Кто я такой?» Он очень смущался этой ситуации. И, может быть, промыслительно, что теперь мы с Пашей эту миссию выполняем.

Родился Саша в Москве, в 1955 году, поступил в Институт иностранных языков имени Мориса Тореза. У него было два языка ‒ английский и датский. Датский язык не самый распространенный, но он отлично им овладел, а английский у него рабочим был всегда. Он настолько хорошо знал датский, что датчане не верили, что он не носитель языка, что он не уроженец Дании и никогда долго не жил и не работал в стране, что он не агент каких-то спецслужб, потому что общеизвестно, что именно в таких органах готовят специалистов, в том числе в совершенстве владеющих иностранными языками.

Вообще Саша был очень эрудированным человеком, энциклопедически образованным, притом в различных областях ‒ в политике, экономике, географии, культуре, кино. Сестра его Людмила Викторовна Заварзина ‒ член Союза художников ‒ тоже свою лепту внесла, потому что в живописи Саша разбирался блестяще. И в отечественной, и в зарубежной, и в современном искусстве. То есть он был очень разносторонним человеком, и Паше, конечно, повезло, что у него такой отец. Он очень многому сына научил.

Павел:

С детства папа учил меня языкам и формировал интерес к языкознанию. А язык, как он всегда говорил, это не только идиома, но и экстралингвистические знания. Знания о стране, ее политических реалиях, культуре, быте, традициях. Все это впитывается через язык. Вот чем должен в том числе обладать и оперировать переводчик. Нужно стремиться к постоянному развитию, поддержанию этих знаний.

В моей работе это тоже помогает. Сейчас я работаю дипломатом в Испании, в Мадриде. Я владею более распространенными языками ‒ испанским и английским.  До этого были командировки в Латинскую Америку: Аргентина, Уругвай. Работа очень интересная, но приходится подолгу быть вдали от родины, от близких людей, от родителей, с которыми я мог бы общаться все эти годы. Современные средства связи позволяют быть в постоянном контакте, но ничто, безуcловно, не заменит живого общения. Поэтому у нас, дипломатов, не работа, а служба ‒ как в армии.

Папа был строгий и требовательный. Он не признавал полумер и недоработок. Если, произношение, то идеальное, как у носителей языка, если грамматика, то без ошибок. Но это была мягкая сила ‒ можно еще раз пройти тему, если она не отложилась. Но доходить должно до автоматизма. Конечно, приходилось со мной порой непросто, я думаю. Потому что где-то лень, где-то невнимание. Тем не менее, папа добился того, что экзамены я все сдал хорошо.

Ну и ко всему тому, что «окружает» язык, он мотивировал мой интерес. Мы вместе ходили в музеи, смотрели кино, читали книжки. Причем иногда он читал с оригинала и переводил сразу же то, чего не было в книжном переводе.

С детства у меня была мечта попасть в Данию. Папа часто ездил в командировки и, как Дед Мороз, привозил и игрушки, и гостинцы, и одежду. Так что страна Дания была такая волшебная страна Ханса Кристиана Андерсена и конструктора «Лего». Потом мы уже вместе смогли несколько раз туда съездить и познакомиться с его друзьями в Дании, побродить по местам Андерсена, сказки которого он мне читал в детстве.

Работая со Скандинавией, он очень неплохо понимал шведский, норвежский языки, по крайней мере, мог объясняться совершенно спокойно. Часто работал с немцами – тогда они между собой говорили по-английски. А потом стал приезжать и в Латинскую Америку, где я работал. Не только ко мне, но и к своему близкому другу, который живет в Бразилии. И этот регион ему тоже понравился своей непосредственностью. Совершенно другой мир, отличный от европейского. И он им проникся даже в большей степени. Папа был человеком, который открывал мир другим и готов был сам открываться новому, что-то новое узнавать, совершенствовать себя.

Екатерина:

Познакомились мы на работе в Институте общественных наук при ЦК КПСС, возле метро Аэропорт. Была такая организация, сейчас это Финансовая академия. Я работала в библиотеке, у меня библиотечное образование, а Саша ‒ в бюро переводов. На первое свидание он пригласил меня в «Современник», а встреча была назначена у памятника Грибоедову на Чистых Прудах. Он сказал: «А знаешь, между прочим, фамилия скульптора Заварзин». Однофамилец.

Саша был добрый, внимательный, очень трепетно относился к своей маме. Когда мы поженились, он мне сказал то, что меня сначала немного даже шокировало, а потом я привыкла: «Кать, мы сейчас поженились, я думаю, это нормально будет, если я половину зарплаты буду маме отдавать?» И сестру старшую он очень опекал, вплоть до последнего времени, ей 75 уже, она старше Саши значительно.

Мы как будто были в облаке его любви, его внимания. Как будто он нас все время окружал, укутывал. Он всегда знал, где мы, каждую минуту. Поскольку я автомобилист, он все время беспокоился, доехала ли я: «Как там, ты в пробке?» Подчас мне казалось это чрезмерным, но только теперь я понимаю, насколько мне будет не хватать этой заботы. «Ты уже на месте? Ты уже на работе?» Облако любви, облако комфорта… Мы привыкли к этому, мы относились к этому как к должному. Он был опорой, стеной, оградой. Мы все время чувствовали, что он нас поддержит, постоянно, круглосуточно знали, что он про нас думает, он нас любит. Очень был хороший, очень светлый, добрый, любящий всех и вся человек.

​Павел:

Со мной переписка была каждый день: утренний так называемый сеанс связи, вечерний. А когда я работал в Латинской Америке, с которой шесть-восемь часов разницы, папа специально раньше просыпался, чтобы поговорить со мной. Ежедневно. И я даже временами уже начинал революционно мыслить и взбрыкивать, но потом понимал, что все правильно. Забота и внимание, постоянно.

Екатерина:

Он был очень внимательный. И очень добрый. Паучка или муху, осу руками выносил за окошко, освобождал. Собак обожал, кошек, всех животных. Тварь живая для него была чем-то родным.

Наших друзей из ближнего зарубежья, которые многих раздражают, мол, понаехали тут, он во дворе знал всех поименно. Причем по имени оригинальному, со всеми за руку здоровался. И они все тоже всегда разговаривали с ним ‒ с поклоном, с прикладыванием руки к сердцу. Сейчас, когда они узнали о смерти Саши, все предлагают мне свою помощь: «Если что-то с водопроводом, еще с чем-то, вы зовите». Вот такой человек.

Был один сюжет, который показывает, насколько он хороший муж и отец и вообще глава семейства. Это был 2000-ый год, у нас был сложный период: Паша окончил школу, надо было поступать в институт. Поскольку был выбран МГИМО, нужно было с репетиторами активно и тщательно готовиться. Услуги репетиторов стоили недешево, и, естественно, главные нагрузки финансовые в семье нес Саша.

Одновременно у нас появилась квартира, первая в нашей жизни… До этого мы то с родителями жили, то углы снимали, а тут на Ходынском поле квартира.

И в этот момент Саша теряет работу. Вы знаете, он нам ничего не сказал, чтобы не расстраивать.

Я об этом узнала через несколько лет. Он продолжал как-то где-то на каких-то подработках работать. И мы ничего не знали, мы ничего не почувствовали. Все эти финансовые тяготы, которые на нас навалились ‒ с квартирой, с необходимостью ее ремонтировать, строить, обустраивать, с Пашиным поступлением, всеми этими репетиторами ‒ Саша взял на себя. Я-то какие-то там копейки получала в тот момент. Мы ничего не почувствовали. Вот такой человек.

Он был синхронистом-переводчиком в том числе. Очень сильно уставал, синхрон сильно выматывает. Это колоссальная нагрузка. Синхронисты каждые полчаса меняются, такое напряжение.

Саша переводил и произведения художественной литературы, и технические тексты. Очень глубоко знал всякие технические термины, будучи абсолютным гуманитарием, понимал устройство многих механизмов. Или, наоборот, переводил пьесы, которые ставились в театрах. Например, пьесу «Сон» датского драматурга Стига Далагера поставил «Театр на Покровке». Главную роль играла Людмила Максакова. Мы ходили с ним на премьеру.

Крестились мы поздно. Советское поколение, у нас родители не были совершенно к вере никак расположены. И даже про это никто не думал, и ничего в мыслях не было.

Мы с Пашей крестились в один день, ему, наверно, лет десять было. В общем, поздно. А Саша еще позднее крестился. Мы в 90-е, а он – в начале 2000-ых. Где-то ему было лет 45. Я его понуждала, конечно, говорила: «Саш, а ты чего?» Он отвечал: «Да, надо бы, надо бы». Крестился он в храме иконы Божией Матери «Скоропослушница» возле метро «Октябрьское поле». На тот момент нам казалось, что – это ближайший к нашему дому храм и нам удобнее туда добираться. Потом мы стали ходить в Благовещенский в Петровском парке, к отцу Димитрию Смирнову. Ходили-ходили, ну это было как-то так – ровненько.

А лет через десять, в начале 2010 года у нас случилось очень серьезное жизненное испытание, связанное со здоровьем. Зимой Саша упал и сильно разбился возле метро «Полежаевская». Нес сумки из магазина, ну и хотел их спасти и ребра себе сломал.

Травмировался очень сильно, как выяснилось потом. Тяжелейшая травма. Ребра разломились, прорвали аорту, его несколько раз под общим наркозом оперировали, откачивали кровь. И началась история на много месяцев, несколько больниц было. Сначала он был в Боткинской и его выписали умирать. Сказали: «Все, койко-место надо освобождать».

Потом, с Божией помощью, удалось устроить Сашу в РНЦХ ‒ Российский научный центр хирургии. И там, слава Богу, его вывели из этого состояния, удалось Сашу спасти, хотя врачи за головы хватались. Это было чудо.

И вот он выжил. Естественно, я молилась очень сильно, и дома, и ездила в разные храмы. Мне тогда Ольга Александровна Лапшова сказала: «Зато какая у тебя сейчас молитва!»

И после этого у Саши случился тот внутренний перелом, после которого уже он стал осознанно верить. Батюшка первый и мой, и его ‒ наш дорогой и любимый отец Владимир Леонов. Саша у него исповедовался, и вот тут уже началось поступательное движение в правильном направлении. Забрезжила впереди узенькая полосочка света, и мы с Сашей к ней двигались. Рука об руку мы с ним друг друга вели.

У нас в последнее время точно не было никаких секретов друг от друга, и Саша мне рассказывал, о чем он говорил на исповеди. В том числе он говорил батюшке: «Я понял, что всю жизнь жил неправильно».

Венчались мы в 2019 году, причем вроде неудобно как-то, уже почти что пожилые люди… Я предложила, а он согласился и все организовал: «Все, я позвонил, я договорился, мы в среду венчаемся». Чувство было какое-то совершенно необыкновенное…